6.50

[Кэртианский хот-фест]

Олаф/Валентин. «А чего же вы хотели?»

@темы: невыполненные заявки

Comments

[Гость]

- Я желаю, чтобы была еще одна свадьба. Домашняя, - кесарь меряет шагами свою приемную, не глядя на жениха, по обычаю Людей Чести приехавшему за невестой в ее дом. Кесарь Руперт доволен. В конце концов, любой мир скрепляется брачным договором, в конце концов, все знают, что мир между Дриксен и Талиг никогда не бывает долгим.
Дриксен должна привыкнуть к новому кесарю, он должен будет доказать всем свое право на этот престол... возможно, Южной Марагоной. В будущем. И это родство еще может оказаться полезным. Особенно если новые временщики возле трона Талига дадут основания соседу - задуматься о том, какому монарху он хочет служить, как сказала бабушка Штарквинд, одобрительно посмотрев на его сватовство. Хорошо, когда у кесаря, взявшего Лебединый Венец не из мертвых рук отца, а с алебард верных полков, взявших в оцепление Высокий Совет, две сестры, усмехнулась она: вторая станет монархиней, но для этого первая должна выйти замуж за смельчака, дерзнувшего ввести в свой дом сестру "узурпатора".
Не о том ли самом думает этот фрошер, чья судьба была сестрой его судьбе - хотя бы в том, что он так же тщетно преуспел в попытках спасти того, кого хотел - спас и потерял... Это была бы опасная затея: в горах Южной Марагоны легко увязнуть, да и в самой Придде найдется немало желающих оставить все, как есть, остаться подданными короля Талига, а не дриксенского кесаря, даже при всех обещанных вольницах. Впрочем, не может же он не понимать это сам, этот молодой человек со взглядом змеи, смельчак, дерзающий жениться на сестре "узурпатора", послов к которому пока прислали только Талиг, Бордон и Ургот. На сестре вчерашнего врага.
Я начинаю мыслить, как кесарь, усмехнулся сам себе Руперт фок Фельсенбург, где тот мальчишка с флота... я начинаю мыслить, как кесарь. Я ничего не простил. Я хочу удержать власть. Первое, что должен запомнить монарх, как говорила бабушка Штарквинд - что не следует замахиваться на кусок, который не можешь проглотить. А кто учил Придда?
С ним так хотелось поговорить откровенно, с кем же еще, если не с попавшим в такое же странное и двусмысленное положение, тем более, что от родства один шаг до дружества... но бесстрастное спокойное лицо как будто напоминало своей неподвижностью: и до вражды. У престолов не бывает ничего чистосердечного.
- По эсператистскому обряду? - интересуется суховатым учтивым тоном будущий шурин. Руперт пожимает плечами:
- В некотором роде. Я пришлю своего... исповедника. Церемонии состоятся первым днем лета, но я хотел бы, чтобы этот брак был скреплен им. До всех торжеств. Чтобы его благословение было первым.
О, наконец-то. На лице Валентина Придда отражается некоторое удивление. Похоже, он не ожидал, что новый кесарь Дриксен так подвержен... предрассудкам? Чьему-то влиянию? Суевериям? Он думает, что нашел слабое место будущего - союзника? Противника?
- Я хотел бы этого, герцог, - решительно и веско подтверждает Руперт, наконец, остановившись у стола и полностью повернувшись к собеседнику. Валентин Придд, чуть помедлив, кивает, улыбнувшись краем губ:
- Вы собираетесь основать свою религию, как Франциск, и я буду иметь честь быть представленным ее первому кардиналу?
- Вряд ли, - Руперт засмеялся, подходя и кладя руку на спинку кресла своего будущего шурина, - Вряд ли - первому кардиналу... он слишком серьезен для таких вещей. Увидите, герцог... это личное. Как уходя в море - плещут вина вашим найери. Но ваша мысль не лишена приятности для моего слуха. Сам я не подумал об этом. Теперь подумаю.
Фрошер едва заметно поморщился.
- Не буду лукавить и утверждать, что я всего лишь шутил, - не улыбаясь, заметил он, - и позволю себе все же, как родич, дать Вашему Величеству совет: не спешить с этим. Франциск был первым. Вы будете вторым. После него. Даже если уложения вашей религии ни в чем не повторят его идей. Вас будут сравнивать. Вам не понравится царствовать в чужой тени.
Справившись с первым изумлением, Руппи воззрился на собеседника - и покачал головой, сдержав смех:
- Вашему Величеству... Герцог, а ведь тогда, когда я был вашим секундантом, там, в Придде, никто и не задумывался даже... и вы тоже. Скажи мне кто-нибудь тогда, что я стану кесарем, а вы посватаетесь к Деборе - я назвал бы его безумным.
Придд задумчиво кивнул - медлительность его движений царедворца, словно и не был никогда военным, так удивительно и неприятно, все-таки неприятно, контрастировала с молодостью и какой-то своеобразной красотой его правильного лица:
- Я не предвидел тогда такого поворота событий... впрочем, тогда я меньше всего думал о Дриксен. - и улыбнулся краем губ, - И - вы были не моим секундантом, Ваше Величество, а виконта Сэ.
- Кажется, он уже граф Савиньяк? - поинтересовался кесарь, разворачиваясь и проходясь от кресла к окну и обратно. Показалось - или за спиной фрошер заметно вздрогнул?
- Да. После гибели маршала Лакдэми, маршал Савиньяк дал еще одно сражение, - вот же невыносимый придворный, нет, чтобы прямо сказать - выиграл, - но кто-то отравил его вино на последовавших праздненствах.
Руппи резко развернулся и уставился прямо в глаза будущему родичу. Ты? - спрашивал его взгляд. Ты - знаешь, что близнецы плохо переживают друг друга?
Ты - послал... того, чья рука всыпала яд в бокал Второго Непобедимого?..
Он не ответит, знал Руппи. И не ждал ответа. Достаточно было того, что они встретились взглядами. Достаточно было того, что Придд - понял.
- Вы опередили его со сватовством к Деборе, - усмехнулся бывший граф фок Фельсенбург.
- Надеюсь, она этим не огорчена, - он и не собирался свататься к ней, говорил взгляд бывшего полковника Придда, пока звучали учтивые слова, и Руппи кивнул: я знаю... графу фок Фельсенбургу это было бы даже по-своему обидно - кошкина мать, оно было бы прекрасно - выдать сестру замуж за друга-врага, побывав в плену, и сим скрепить мирный договор между Дриксен и Талигом, пусть мир был бы недолгим, зато дружба вечна - но вьехаррон лег совсем иначе. И кесарь Руперт Второй - не жалел ни о чем.
- Ничуть, - махнул он рукой, - Что ж, герцог, я благодарю вас. Сегодня вечером я пришлю его к вам. Своего исповедника, - уточнил он зачем-то. На сегодня аудиенцию следовало завершать.

Капюшон пришедшего был глубоко надвинут на лицо. Осенив вставшего ему навстречу герцога Придда Знаком Ожидания, он кивнул - и чуть сдвинул капюшон на затылок. Из тени выступил твердый гладко выбритый подбородок и светлый льдистый взгляд - словно удивительное зеркало отразило взгляд Повелителя Волн, просто истончив ледяной покров до прозрачности, пропускающей лучи холодного зимнего солнца.
- Будьте благословенны, замышляя благое, - веско и четко проговорил он, когда за слугой закрылись двери.
От этого взгляда холодом сводило лопатки, и что-то толкало в спину властной рукой - сделать шаг к этому человеку, непохожему на Левия, непохожему на Агния, мельком виденного в ставке Ноймаринена когда-то давно, непохожему на васспардского капеллана, бывшего больше книгочеем, чем священником. Сделать шаг, замереть, затаившись, словно перед выстрелом на охоте, понять, что не стал ни на шаг ближе к разгадке, казавшейся сейчас такой простой, такой понятной, только увидеть еще что-то и... в конце концов, не полагал же Фельсенбург, ставший похожим на Франциска, каким сохранили Бастарда хроники, даже в повадках, даже в манере речи и грубоватой властной усмешке, что-то узнать посредством этой исповеди. Значит, что-то иное... зачем?
Он прислан, чтобы я запомнил его - того единственного, кому Фельсенбург еще доверяет - на тот случай, если это... пригодится в будущем?
- Я желаю видеть ваше лицо, святой отец, - твердо проговорил герцог Придд, стоя напротив исповедника Руперта Второго, Опоры Лебедя, Меча и Крепости. - Я непривычен исповедоваться... тени.

[Гость]

Из-под капюшона раздался негромкий смешок - и монах, промедлив мгновение, откинул его. Обнажив седую коротко остриженную голову - и повернув к шандалу с несколькими свечами немолодое усталое - знакомое! - лицо, на котором морщины стали резче, а тени под глазами - глубже. Это он, тот самый, кто наблюдал там, в ставке Ноймаринена, за учебными поединками - никак не вынося своих суждений, молча, только взглядом показывая своему адьютанту на что-то достойное внимания. Он, тот единственный, кто был там в плену, кроме Фельсенбурга. Он, тот исчезнувший, спасая которого Фельсенбург наделал шума на все Золотые Земли, повесив собственного адмирала цур-зее руками врага, угодив снова в плен и заключив, по сути, мирный договор, который увенчал и скрепил военным мятежом и переворотом дома. За всем этим шумом про Кальдмеера забыли... и сам он, Валентин Придд, тоже не вспоминал о "сыне оружейника". Наверное, все думали, что его под шумок где-то убили. И вправду, он присутствовал при казни своего командования - руками врагов, никакой суд не сумел бы его оправдать после этого. Фельсенбург еще не столь силен, чтобы растоптать законы и уставы Дриксен, не считаясь ни с Высоким Судом Кесарии ни с всеобщим негодованием дворянства, которое не помедлило бы воспоследовать... он спрятал его под рясой. Валентин едва не рассмеялся. Если бы это было возможно - обрядить Алву в сутану было бы самой лучшей местью за все несбывшееся той ночью в столице, когда самонадеянный юный щенок с одним-единственным полком уповал если не посадить Алву на трон, то хотя бы вручить ему регентство. Сам. Чтобы все королевство знало, чья в том заслуга и Дом Волн больше нельзя было сбросить со счетов... как давно это было. Целых три года назад. Вечность.
Говорят, Алва не погиб невесть где, что он где-то в Багряных Землях готовит что-то или ждет, чем закончится грызня между Севером и Югом, начавшаяся с измены Савиньяка. Сам Валентин Придд уже не полагал Непобедимого Маршала Алву столь дальновидным государственным мужем, чтобы полагать эти слухи правдой. Он помнил - сливающуюся с темнотой черную гриву Повелителя Ветров, и впрямь казавшуюся вороновыми крыльями вокруг его головы, его отрешенно-сосредоточенное лицо человека, вдохновенно испивающего Судьбу и Свободу, смешанные в одной чаше, и был теперь готов согласиться с теми, кто полагал Алву безумным. Он был безумен в ту ночь... несмотря на всю разумность его распоряжений. Как может быть безумен тот, кто перестал когда-то быть человеком. Он и на достопамятном суде не слишком казался таковым, как будто древняя фреска, сойдя со стены, обрела плоть и голос и заговорила. Уже тогда можно было задуматься, но так жаль было перестать надеяться, что следовало убедиться... такие уходят туда, откуда пришли. Будь то Закат или иное неведомое.
- Вы, - обретя, наконец, дар речи выговорил Валентин Придд, - вы, Олаф Кальдмеер... я слушаю вас, садитесь, - посторонился он, давая визитеру пройти и указывая на кресло.
Монах только покачал головой:
- Я все сказал. Не ищите большего там, где его нет, герцог Придд.
И, заметив тени тревоги, скользнувшие по лицу молодого человека, добавил, вытребовав взглядом его взгляд:
- И вправду большего там нет, герцог Придд. Не доверяя, знайте меру. В мои годы не так легко - стать интриганом в одно мгновение. Достаточно того, что стал монахом.
Не мигая выдержав долгий вопросительный взгляд Повелителя Волн, он усмехнулся:
- И вправду - монахом... по своему собственному побуждению, да, герцог - а чего же вы хотели от смертника? Ну же, спрашивайте, что вы так хотите спросить, - кривая усмешка болезненно не соответствовала суховатому резкому голосу бывшего адмирала цур-зее, - мое положение дозволяет и обязывает меня отвечать... нет, я не надеялся так спастись ни от суда земного, ни от суда Рассветного. Просто в плену у меня было время понять... может быть, больше, чем я хотел бы. В мои годы это трудно.
- И... что вы поняли? - в конце концов, Кальдмеер заговорил об этом сам, и этот вопрос был допустим, следовало продолжать этот странный разговор, который когда-нибудь впоследствии может иметь значение.
- Многое, герцог. Если у вас достанет терпения... или любопытства, я расскажу вам про последнее прибежище отчаявшихся. Ну спросите, - усмешка Ледяного Олафа стала почти отеческой и это на удивление не задевало, что-то в этом было мучительно подлинным, дозволявшим еще одной бывшей легенде Золотых Земель подобный тон, - вправду ли я уверовал. Да, вправду. Я принял постриг в Адрианклостер. Это была моя и только моя воля. Руперт до сих пор сердит на меня.
- Тогда почему вы здесь, а не в Адрианклостер? - отражение в зеркале судьбы смеялось, поддразнивая ответом - что случилось с тем, другим, где он может быть, что он мог искать - в мире, в себе, в плену, в той бесконечной верности, которой не стоил монарх, дрожавший мелкой дрожью под первым снегом - перед смеющейся и отпускающей непристойности солдатней.
- Как я мог бы оставить его, - лицо Кальдмеера стало серьезным и печальным, - После всего - это было бы предательством. Предательством, герцог, - повторил он, - нельзя оставить на обочине своего пути душу, вложенную в твои ладони.
- Садитесь, - голос внезапно сел и показалось, что в комнате стало темнее, - садитесь, брат...
- Северий.
- Брат Северий. Садитесь. Расскажите мне, почему.

~

The end

[Амелия Б.]

Какой хороший текст. И как тонко вывернуты наизнанку канонные предпосылки.
Автор, спасибо вам.
От души надеюсь, что кесарь и герцог Придд приложат руку к раздолбанию Великой Талигской Ымперии.